Шестнадцать.
Говорили мы в эти дни много. Дети слушали, кивали, соглашались, плакали, что они не понимают, как так получается. На следующий день снова садились за компьютеры, ложились поздно спать, и все начиналось сначала. Было видно, как они стараются, и не могут — эта страсть была больше них.
У нас с Валерой закончились аргументы в поддержку такой экранной свободы: стало понятно, что надо возвращать рамки.
Вечером в один из дней мы поехали покупать землю для наших помидорных саженцев. Дети носились по магазину и разбЕгались так, что их было уже не остановить. Я попросила раз, попросила два, они совершенно не слушались. Обычно нам удается договориться, тут же было ощущение, что они застряли в небезопасном вакууме. Я словила Шону за руку, и зашипела на ухо:
— Если ты сейчас же не перестанешь бегать…
В этот момент он вырвался, отбежал на несколько шагов, и заорал на весь магазин:
— Ну что, что ты мне сделаешь?! А??!! Если я разобью тут все, я заплачу из своих денег!!! Довольна?!!
Волны злости и бессилия прокатывались из груди к рукам и ногам, я посмотрела на него красного, в ярости, и вышла из магазина; гнев рвался из горла словами, о которых я бы потом пожалела. Мне было стыдно, больно, страшно — никогда еще я не видела сына таким.
Я вышагивала гнев, стараясь при каждом шаге попадать ногой в следующую плитку: нужен был какой-то порядок, он меня успокаивал.
Когда я вернулась к машине, Валера погрузил мешки с землей, Шон стоял рядом, разговаривая так, будто ничего не произошло.
Я ехала домой молча с пониманием, что говорить и менять ситуацию нужно прямо сейчас. Зайдя во двор дома, я зажала ключи в руке и сказала “нам надо поговорить — домой никто не заходит”.
Я начала говорить и, накопившиеся страхи и опасения выливались в слезы и слова. Я говорила, что это все разрушает наши отношения, семью, и все хорошее, что нам так важно. Что речь не идет о свободе, а речь идет о здоровье, благополучии и радости, которые исчезают из нашей жизни непонятно во имя чего.
— Я буду защищать свою семью, чего бы мне это не стоило, — это было последние слова, после которых все молчали, а Шон плакал.
В тот вечер мы договорились, что мы ставим на компьютеры пароли и они будут доступны только с девяти утра. Возвращается нормальный сон — спать нужно лечь не позже десяти вечера.
В последующие недели мы проводили собрания чаще обычного и обсуждали, что компьютерные игры забирают все наше семейное время.
Мы постепенно уменьшали экранное время, обсуждая потребности и выдвигая аргументы.
К моему удивлению, дети не сопротивлялись и не скандалили. Мы все будто вернулись после долго путешествия: утомленные, молчаливые, мы были рады снова оказаться в теплом уютном доме, где есть объятия близких, смех, чашка горячего какао и хорошая книга на ночь.
